Ворон (Эдгар Аллан По) • поэма

Ворон (Перевод М. Зенкевича)

Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,
Задремал я над страницей фолианта одного,
И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,
Будто глухо так застукал в двери дома моего.
«Гость, – сказал я, – там стучится в двери дома моего,
Гость – и больше ничего».

 

Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,
И от каждой вспышки красной тень скользила на ковер.
Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали
Облегченье от печали по утраченной Линор,
По святой, что там, в Эдеме, ангелы зовут Линор, —
Безыменной здесь с тех пор.

 

Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах
Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего,
И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:
«Это гость лишь запоздалый у порога моего,
Гость какой-то запоздалый у порога моего,
Гость – и больше ничего».

 

И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга.
«Извините, сэр иль леди, – я приветствовал его, —
Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки,
Так неслышны ваши стуки в двери дома моего,
Что я вас едва услышал», – дверь открыл я: никого,
Тьма – и больше ничего.

 

Тьмой полночной окруженный, так стоял я, погруженный
В грезы, что еще не снились никому до этих пор;
Тщетно ждал я так, однако тьма мне не давала знака,
Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: «Линор!»
Это я шепнул, и эхо прошептало мне: «Линор!»
Прошептало, как укор.

 

В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери
И услышал стук такой же, но отчетливей того.
«Это тот же стук недавний, – я сказал, – в окно за ставней,
Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,
Это ветер стукнул ставней у окошка моего, —
Ветер – больше ничего».

 

Только приоткрыл я ставни – вышел Ворон стародавний,
Шумно оправляя траур оперенья своего;
Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твердо;
С видом леди или лорда у порога моего,
Над дверьми на бюст Паллады у порога моего
Сел – и больше ничего.

 

И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале,
Видя важность черной птицы, чопорный ее задор,
Я сказал: «Твой вид задорен, твой хохол облезлый черен,
О зловещий древний Ворон, там, где мрак Плутон простер,
Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон простер?»
Каркнул Ворон: «Nevermore».

 

Выкрик птицы неуклюжей на меня повеял стужей,
Хоть ответ ее без смысла, невпопад, был явный вздор;
Ведь должны все согласиться, вряд ли может так случиться,
Чтобы в полночь села птица, вылетевши из-за штор,
Вдруг на бюст над дверью села, вылетевши из-за штор,
Птица с кличкой «Nevermore».

 

Ворон же сидел на бюсте, словно этим словом грусти
Душу всю свою излил он навсегда в ночной простор.
Он сидел, свой клюв сомкнувши, ни пером не шелохнувши,
И шептал я, вдруг вздохнувши: «Как друзья с недавних пор,
Завтра он меня покинет, как надежды с этих пор».
Каркнул Ворон: «Nevermore».

 

При ответе столь удачном вздрогнул я в затишьи мрачном,
И сказал я: «Несомненно, затвердил он с давних пор,
Перенял он это слово от хозяина такого,
Кто под гнетом рока злого слышал, словно приговор,
Похоронный звон надежды и свой смертный приговор
Слышал в этом «Nevermore».

 

И с улыбкой, как вначале, я, очнувшись от печали,
Кресло к Ворону подвинул, глядя на него в упор,
Сел на бархате лиловом в размышлении суровом,
Что хотел сказать тем словом Ворон, вещий с давних пор,
Что пророчил мне угрюмо Ворон, вещий с давних пор,
Хриплым карком: «Nevermore».

 

Так, в полудремоте краткой, размышляя над загадкой,
Чувствуя, как Ворон в сердце мне вонзал горящий взор,
Тусклой люстрой освещенный, головою утомленной
Я хотел склониться, сонный, на подушку на узор,
Ах, она здесь не склонится на подушку на узор
Никогда, о nevermore!

 

Мне казалось, что незримо заструились клубы дыма
И ступили серафимы в фимиаме на ковер.
Я воскликнул: «О несчастный, это Бог от муки страстной
Шлет непентес – исцеленье от любви твоей к Линор!
Пей непентес, пей забвенье и забудь свою Линор!»
Каркнул Ворон: «Nevermore!»

 

Я воскликнул: «Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!
Дьявол ли тебя направил, буря ль из подземных нор
Занесла тебя под крышу, где я древний Ужас слышу,
Мне скажи, дано ль мне свыше там, у Галаадских гор,
Обрести бальзам от муки, там, у Галаадских гор?»
Каркнул Ворон: «Nevermore!»

 

Я воскликнул: «Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!
Если только Бог над нами свод небесный распростер,
Мне скажи: душа, что бремя скорби здесь несет со всеми,
Там обнимет ли, в Эдеме, лучезарную Линор —
Ту святую, что в Эдеме ангелы зовут Линор?»
Каркнул Ворон: «Nevermore!»

 

«Это знак, чтоб ты оставил дом мой, птица или дьявол! —
Я, вскочив, воскликнул: – С бурей уносись в ночной простор,
Не оставив здесь, однако, черного пера, как знака
Лжи, что ты принес из мрака! С бюста траурный убор
Скинь и клюв твой вынь из сердца! Прочь лети в ночной простор!»
Каркнул Ворон: «Nevermore!»

 

И сидит, сидит над дверью Ворон, оправляя перья,
С бюста бледного Паллады не слетает с этих пор;
Он глядит в недвижном взлете, словно демон тьмы в дремоте,
И под люстрой, в позолоте, на полу, он тень простер,
И душой из этой тени не взлечу я с этих пор.
Никогда, о, nevermore!

 

Оригинал стихотворения

The Raven
(1844-1849)

Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore —
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door —
«Tis some visiter», I muttered, «tapping at my chamber door —
Only this and nothing more.»

 

Ah, distinctly I remember it was in the bleak December;
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; – vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow – sorrow for the lost Lenore —
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore —
Nameless here for evermore.

 

And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me – filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating
«Tis some visiter entreating entrance at my chamber door —
Some late visiter entreating entrance at my chamber door; —
This it is and nothing more.»

 

Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
«Sir», said I, «or Madam, truly your forgiveness
I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you» – here I opened wide the door; —
Darkness there and nothing more.

 

Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, «Lenore?»
This I whispered, and an echo murmured back the word, «Lenore!»
Merely this and nothing more.

 

Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
«Surely», said I, «surely that is something at my window lattice;
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore —
Let my heart be still a moment and this mystery explore; —
«Tis the wind and nothing more!»

 

Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door —
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door —
Perched, and sat, and nothing more.

 

Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
«Though thy crest be shorn and shaven, thou», I said,
«art sure no craven,
Ghastly grim and ancient Raven wandering from the Nightly shore —
Tell me what thy lordly name is on the Night`s
Plutonian shore!»
Quoth the Raven «Nevermore.»

 

Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning – little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door —
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
With such name as «Nevermore.»

 

But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing farther then he uttered – not a feather then he fluttered —
Till I scarcely more than muttered «Other friends have flown before —
On the morrow he will leave me, as my Hopes have flown before.»
Then the bird said «Nevermore.»

 

Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
«Doubtless», said I, «what it utters is its only stock and store
Caught from some unhappy master whom unmerciful
Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore —
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of `Never – nevermore.»

 

But the Raven still beguiling my sad fancy into smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door;
Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore —
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt, and ominous bird of yore
Meant in croaking «Nevermore.»

 

Thus I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom`s core;
This and more I sat divining, with my head at ease reclining
On the cushion`s velvet lining that the lamp-light gloated o`er,
But whose velvet-violet lining with the lamp-light gloating o`er,
She shall press, ah, nevermore!

 

Then, methought, the air grew denser, perfumed from an unseen censer
Swung by seraphim whose foot-falls tinkled on the tufted floor.
«Wretch», I cried, «thy God hath lent thee – by these angels he hath sent thee
Respite – respite and nepenthe from thy memories of Lenore;
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost
Lenore!»
Quoth the Raven «Nevermore.»

 

«Prophet!» said I, «thing of evil! – prophet still, if bird or devil! —
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted —
On this home by Horror haunted – tell me truly, I implore —
Is there – is there balm in Gilead? – tell me – tell me, I implore!»
Quoth the Raven «Nevermore.»

 

«Prophet!» said I, «thing of evil! – prophet still, if bird or devil!
By that Heaven that bends above us – by that
God we both adore —
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant
Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore —
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore.»
Quoth the Raven «Nevermore.»

 

«Be that word our sign of parting, bird or fiend!»
I shrieked, upstarting —
«Get thee back into the tempest and the Night`s
Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken! – quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!»
Quoth the Raven «Nevermore.»

 

And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon`s that is dreaming,
And the lamp-light o`er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted – nevermore!

История создания

Поэма «Ворон» американского писателя, поэта, редактора и литературного критика Эдгара Аллана По (19 января 1809 — 7 октября 1849) — одно из самых известных и завораживающих произведений американской поэзии.

Опубликованное в 1845 году в нью-йоркской газете Evening Mirror стихотворение описывает таинственный визит говорящего ворона к несчастному влюблённому в тёмный, зловещий вечер. Стихотворение показывает страх, неуверенность и одиночество человека, ставшего жертвой неудачных обстоятельств.

Хотя По заработал на этом стихотворении немного денег за свою недолгую жизнь, «Ворон» с его тщательно продуманным размером и ритмом помог ему стать одним из величайших литературных голосов Америки. Даже те, кто никогда не читал это стихотворение, наверняка знакомы с жуткой, легендарной строчкой «Ворона»: «Каркнул Ворон: «Никогда».

На написание «Ворона» По вдохновился в 1842 году после знакомства с Чарльзом Диккенсом и его ручной птицей, когда Диккенс отправился в Соединенные Штаты вместе со своим домашним вороном Грипом.   Эдгар Аллан По был очарован Грипом. Диккенс и По переписывались в течение многих лет после их встречи. После смерти По Диккенс вернулся в Америку и передал скорбящей матери По «значительную сумму денег». Большинство ученых сходятся во мнении, что встреча По с причудливой и умной ручной птицей Диккенса и вдохновила Эдгара По на создание «образа Ворона».

О названии

Название  произведения Эдгара Алана По «Ворон» относится к ворону, который посещает рассказчика зимней ночью и досаждает ему.

Жанр произведения

Поэма

Символы

Ворон

Эдгар Алан По написал в своем эссе «Философия композиции», что он имел в виду, что ворон должен быть основным символом в стихотворении. Вороны часто рассматривались как предвестники смерти, зла и сверхъестественного. Говорящий погружается в скорбные воспоминания о Леноре, когда ему является ворон. Птицу можно рассматривать как сверхъестественного посланника, способ общения с неизвестным.

Вороны также считались посланниками, особенно в скандинавской мифологии, где двух воронов, служивших Одину, отцу скандинавских богов, называли Huginn (Мыслящий) и Muninn (Помнящий). Рассказчик мучает себя воспоминаниями о своей потерянной любви, и ворон может быть физическим воплощением этих воспоминаний.

К сожалению, когда рассказчик спрашивает у ворона, увидит ли он Ленору на небесах, ворон отвечает ему: «Never more» («Никогда больше»). Здесь ворон олицетворяет другой конец — смерть. Вместо того, чтобы воссоединиться в загробной жизни, влюблённые будут разлучены навсегда. Смерть — это действительно конец. Ворон — это смерть надежды, которая поддерживала говорящего.

Ворон также символизирует бессознательное или непознаваемое. Рассказчик — учёный, человек, мыслящий, опирающийся на факты и логику. Он —рациональность, эго или ощущение реальности и идентичности человека. Ворон олицетворяет неизвестное, прилетевшее из тёмной бури в полночь, физическое воплощение бессознательного или импульсивного поведения. Говорящий пытается вразумить птицу, объясняя её присутствие у его окна, её способность говорить, её очевидные знания; но в конце концов его разум подводит его. Птица — воплощение непостижимого, и, как ни старается говорящий, он не может понять логику односложных ответов птицы. Триумф непостижимого над рациональным выражается в финальном образе ворона, сидящего на бюсте Афины Паллады (богини мудрости и покровительницы учёных) и смотрящего вниз на побеждённого рассказчика. Непостижимое победило.

Бюст Афины Паллады

Паллада — это отсылка к Афине Палладе, греческой богине мудрости и военной стратегии. Рассказчик — учёный, поэтому вполне логично, что в его покоях есть небольшая статуя Афины. Бюст Афины также символизирует рациональный ум, эго и логическое мышление. Ворон приземляется и садится на бюст, возвышаясь над разумом и логикой. Он вытесняет упорядоченный ум говорящего, беря верх над рациональностью. Даже когда рассказчик пытается выяснить, почему ворон находится в его комнате, задавая разумные вопросы, мы видим, что с каждым ответом «Никогда» он становится всё более и более неуравновешенным. Он приближается к точке невозврата. Когда в последней строфе ворон неподвижно сидит на бюсте Афины, это символизирует порядок, поверженный хаосом, и потерю рассказчиком способности здраво мыслить. Известное уступило силе неизвестного.

Существует также физическое сопоставление статуи и птицы. Бюст Афины сделан из мрамора или другого светлого камня. Ворон — черная птица. Мы видим контраст между светом и тьмой, белым и черным, днем и ночью, жизнью и смертью. Этот тип символического контраста распространен в готической литературе. Бюст и птица служат визуальным представлением двух сил, которые воздействуют на говорящего, и помогают поддерживать эффект стихотворения.

Плутон

Плутон — римский бог богатства и подземного мира (занимает место греческого Аида в пантеоне). Рассказчик упоминает, что ворон мог прилететь с «Ночного плутонийского берега». Это отсылка к тьме (Ночи) и смерти (Плутону) и связано с идеей о том, что вороны являются посланниками или предвестниками смерти или дурного предзнаменования. Появление птицы с «Ночного плутонианского берега» также подтверждает идею о том, что птица действительно может обладать знаниями о загробной жизни, которые ищет рассказчик. Это может объяснить, почему рассказчик спрашивает ворона о том, не хочет ли он снова увидеть Ленору.

Когда рассказчик набрасывается на ворона после того, как получает ответ, который ему не нравится: «Прочь! …демон ты иль птица злая», он теснее связывает ворона с подземным миром, называя его дьяволом. Хотя у древних греков и римлян не было христианского ада, они верили в уровень наказания в подземном мире, который функционировал как ад. Ворон ассоциируется с тьмой и смертью подземного мира.

Критика

Хотя «Ворон» оказал заметное влияние на таких авторов XX века, как писатель Фёдор Достоевский, современники По не сразу оценили поэму по достоинству после её публикации. Несколько выдающихся литераторов посчитали стихотворение «Ворон» полной чушью и дали разгромные рецензии.  Одна из таких рецензий была написана философом Ральфом Уолдо Эмерсоном, который был частью трансценденталистского движения, сосредоточенного на врождённой доброте природы. Эмерсон просто сказал: «Я ничего в этом не вижу». Более поздние поэты и писатели тоже не были в восторге от «Ворона». Ирландский поэт Уильям Батлер Йейтс, родившийся после смерти По и прославившийся стихотворением «Плавание в Византию» (1928), раскритиковал «Ворона», назвав его «неискренним и вульгарным… ритмическим трюком».

Основная идея

Одна из основных идей «Ворона » заключается в том, что горе — это навязчивое, сводящее с ума и лишающее свободы переживание.

Главный герой стихотворения страдает от глубокой печали и скорби, вызванных потерей возлюбленной Леноры. Ворон, символизирующий смерть и неизбежность утраты, появляется в жизни героя и усиливает его муки, напоминая о бессмысленности человеческого существования. Основная мысль заключается в том, что потеря любимого человека может привести к глубокому отчаянию и безысходности, и что эта боль может оставаться с человеком навсегда.

Художественное своеобразие

Литературные приёмы

Литературные приемы используются для придания текстам богатства и ясности. Эдгар Аллан По также использовал различные литературные приемы, чтобы сделать свое стихотворение необычным и помочь читателям интерпретировать его. Вот анализ некоторых приемов, использованных в “Вороне”.

Метафора

Первая метафора, используемая в этом стихотворении, — тринадцатая строфа “Чувствуя, как Ворон в сердце мне вонзал горящий взор”. Второе используется в последней строфе “Он глядит в недвижном взлете, словно демон тьмы в дремоте”. Поэт здесь сравнивает глаза Ворона с огнем и демоном.

Персонификация

Персонификация — это приём, когда автор придает человеческие атрибуты неживым существам или животным, таким как Ворон, который  наделяется способностью говорить: “Никогда больше“.

Аллюзия

Аллюзия — это краткая и косвенная отсылка к важным текстам, событиям, и, например, “С бюста бледного Паллады не слетает с этих пор” показывает отсылку к Палладе, которая является одним из имен, данных древнегреческой богине Афине, богине мудрости, ремесел и войны.

Сравнение

Сравнение, используемое в этом стихотворении, звучит так: «Завтра он меня покинет, как надежды с этих пор». Здесь поэт сравнивает свою надежду с полётом птицы.

Образы

По умело использовал образы, чтобы передать чувство боли, ужаса и горя при чтении стихотворения. Следующие фразы «шелковый тревожный шорох», «выкрик птицы неуклюжей … повеял стужей», «душой из этой тени не взлечу я с этих пор» являются  примерами образов.

Аллитерация

Аллитерация  используется для создания музыкальных эффектов в литературном произведении. Это повторение одних и тех же согласных звуков в одной строке, например, /s/ in “from my books surcease the last sorrow- sorrow for the lost Lenore” (книги дали облегченье от печали по утраченной Линор), /w/ and /n/ sounds in “Once upon a midnight dreary, while I pondered weak and weary.”( Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий.)

Ассонанс

Ассонанс — это повторение гласных звуков, находящихся рядом в одной строке, например, звук /e/ в «dreary, weak and weary” и звуки /o/ and /ee/ in “dreaming dreams no mortal ever dared to dream before.”(В грезы, что еще не снились никому до этих пор).

Созвучие

Созвучие — это повторение согласных звуков, которые быстро следуют друг за другом в одной строке, например,  звуки/p/ and /d/ звучащие в “I nodded nearly napping suddenly come a tapping” и звуки /o/ , звучащем в “On this home by Horror haunted—tell me truly, I implore.”

Поэтические приёмы

Поэтические приемы и литературные приемы одинаковы, но некоторые из них используются только в поэзии. Вот анализ некоторых поэтических приемов, использованных в этом стихотворении.

Строфа

Строфа — это поэтическая форма, состоящая из разного количества строк. В этом стихотворении 18 строф, и каждая строфа состоит из шести строк.

Схема рифмы

Все стихотворение следует схеме рифмы ABCBBB (см. пример ниже) и AA, B, CC, CB, B, B для внутренней рифмовки. Примерами внутренней рифмы является использование слов “dreary” (тоскливый) и “weary» (утомленный)” в одной строке. Использование “lore», «door» и снова «door” в конце второй, четвертой и пятой строк является образцом конечной рифмы.

(А ) Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
(В) Over many a quaint and curious volume of forgotten lore —
(С) While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
(В) As of some one gently rapping, rapping at my chamber door —
(В) «Tis some visiter», I muttered, «tapping at my chamber door —
(В) Only this and nothing more.»

Хорейский октаметр

Это означает наличие восьми хореических материальных стоп в строке, что означает наличие ударного слога, за которым следует безударный, например: “Once upon a midNight dreary, while I pondered, weak and wear”.

Ударные и безударные слоги

Эти два типа слогов используются в хореях, например, первый — с ударением, а второй — безударный слог в “Once upon a midNight dreary, while I pondered, weak and wear”.  Эта схема продолжается на протяжении всего стихотворения.

Повторение

В тексте есть повторение строки “Никогда больше“, произнесенной Вороном, что повысило музыкальное качество стихотворения.

Рефрен

Строки, которые повторяются на некотором расстоянии в стихотворениях, называются рефреном.

Строка “Quoth the Raven, “Nevermore” повторяется теми же словами. Таким образом, она приобрела статус рефрена этого стихотворения.

Темы

Безумие и отчаяние

«Ворон» — это поэтическое исследование горя. Рассказчик пытается скрыть свою скорбь по поводу кончины Леноры, используя рациональные средства, но скорбь не рациональна. По мере развития стихотворения он все дальше и дальше отклоняется от рационального мышления. Бюст Афины, богини мудрости, взирает на него сверху вниз с самого начала стихотворения, но её — олицетворяющую рациональную мысль — в конце побеждает символическое отчаяние, воплощенное в вороне.

На протяжении всего стихотворения говорящий пытается убедить себя в чем-то. Сначала он убеждает себя, что его не преследует Ленора, когда открывает дверь в свою комнату и никого там не обнаруживает. Он цепляется за свое рациональное объяснение звука стука. Когда появляется ворон, он пытается объяснить его присутствие в своем окне, говоря, что он сбежал от своего хозяина и спасся от бури. Он предполагает, что его речь — это повторение птицей слова, услышанного от упомянутого владельца ворона.

Рассказчик пытается обосновать странные обстоятельства обычными, но без особого успеха. Продолжая расспрашивать птицу, он все больше расстраивается с каждым ответом «Больше никогда». Его рассудок начинает рушиться, поскольку он отчаянно ищет другой ответ. Его рациональные попытки справиться с вороном не могут преодолеть странность ситуации перед лицом его горя. Рассказчик одержим своим воссоединением с Ленорой, теряя контроль над рациональностью.

Рассказчик — это тот, кто придает контекст ответам ворона. Ворон произносит только одно слово, которому рассказчик придает значение. Он задает один и тот же вопрос несколькими способами, надеясь на разный ответ, хотя — рационально — понимает, что ворон, вероятно, повторяет единственное известное ему слово. Горе довело его до безумия. Как только его надежда рушится из-за окончательного ответа ворона, он поддается своему вызванному горем отчаянию. Ворон сверг разум, о чем свидетельствует его насест на бюсте Афины. Рациональное мышление уступило безумию.

Смерть и загробная жизнь

«Ворон» исследует отношения человека со смертью, в частности, влияние смерти любимого человека на тех, кто остался. Мы видим прогрессирование горя рассказчика на протяжении всего «Ворона». Он сидит один в своей комнате — комнате и кресле, где когда-то сидела Ленора, как он говорит в более поздней строфе: «На лиловый бархат кресел, как в счастливые года, ей уж не склоняться —
никогда!».

Рассказчик погружен в воспоминания о Ленору и утыкается в свои книги, чтобы найти утешение в воспоминаниях. Возможно, что говорящий просматривает свои книги «забытых миром знаний» в поисках способа воскресить Ленору из мертвых. Это, безусловно, соответствовало бы некоторым другим произведениям По, таким как «Лигейя» или «Маска Красной смерти», где персонажи пытаются обмануть смерть. Несмотря на это,  рассказчик пытается смягчить боль потери Леноры с помощью учебы.

Когда ворон прилетает, рассказчик спрашивает, как его зовут: «Скажи мне, как тебя зовут, владыка Плутона!» Рассказчик, а вместе с ним и По, уже приравнивает появление ворона к смерти, связывая их с помощью отсылки к Плутону, римскому богу подземного мира и повелителю загробной жизни. Поскольку воронов часто считали посланниками, связь ворона с Плутоном предполагает, что птица приносит послания из потустороннего мира.

В более поздней строфе рассказчик спрашивает: «Is there—is there balm in Gilead?» (Есть ли бальзам в Галааде?). Галаад — это другое название рая; рассказчик спрашивает, увидит ли он Ленору снова на небесах. Возможно, смерть забрала Ленору слишком рано, но он отчаянно надеется воссоединиться с ней в загробной жизни. В стихотворении «Ворон» По более мрачно смотрит на загробную жизнь, чем в других стихотворениях, таких как «Ленора». Ворон отвечает на вопрос поэта: «Никогда больше», разрушая хрупкую надежду рассказчика на воссоединение в загробной жизни. После смерти не на что надеяться.

Потеря и горе

«Ворон» — это исследование потерь и горя. Умерла возлюбленная рассказчика, Ленора. Мысли о ней поглощают его, даже когда он пытается отвлечься. Многие ученые проводят параллели между рассказчиком и самим Эдгаром По, который также потерял жену в молодом возрасте. (Жена По, Вирджиния, страдала туберкулезом, когда он сочинял это стихотворение).

Хотя «Ворон» не считается биографическим произведением, чувства скорби рассказчика невероятно яркие и трогательные. Потеря любимого человека — это всеобщее переживание, и По выбрал тему потери, чтобы произвести максимально глубокое впечатление, на которое он был способен.

Когда рассказчик спрашивает ворона, есть ли надежда на то, что он сможет воссоединиться с Ленорой после своей смерти, его вопрос отражает те же надежды и страхи, что и у читателя. Реакция рассказчика, возмущение и гнев из-за того, что он не получил от ворона желаемого ответа, отражают распространённые чувства гнева и печали из-за того, что желаемое не сбывается.

В стихотворении есть ещё один вид утраты: утрата прошлого. В нём много отсылок к ушедшей эпохе: говорящий читает «книгу одного из забытых миром знаний», ворон — из «святых былых времён», бюст — Афины Паллады, древнегреческой богини. Устаревающий язык, используемый в стихотворении, отражает давно минувшее время. Одержимость прошлым — также черта готического стиля, как упоминалось выше. Рассказчик не только скорбит по утраченной любви, но и оплакивает утраченный образ жизни или мир, который исчез со временем.

Персонажи

Рассказчик

Рассказчик — ученый, оплакивающий потерю своей возлюбленной Леноры. Он пытается отвлечься от мыслей о ней, читая, но его одолевают меланхолические мысли о ней. Когда ворон входит в его комнату, его сначала забавляют, а затем сердят его ответы на его вопросы о жизни, смерти и загробной жизни. Он впадает в отчаяние.

Ворон
Ворон произносит только одно слово — «Больше никогда», — которое говорящий интерпретирует по-разному, отвечая на свои собственные вопросы. Птица служит средством для изучения горя говорящего.

Ленора
Ленора — молодая женщина. Выступающий называет её «редкой и лучезарной девушкой».

Интересные факты

1. Чучело ворона, вдохновившего По на создание стихотворения, выставлено на всеобщее обозрение.
Ручной ворон Чарльза Диккенса, Грип, был увековечен как литературная икона. У ворона, вдохновившего Эдгара По на создание стихотворения, якобы были некоторые странные привычки, такие как пить белую краску из тарелки и соскребать сухую краску с поверхностей. Неудивительно, что это привело к смерти Грипа вскоре после поездки Диккенса в Соединенные Штаты.

Несколько знаменитых воронов, обитающих в Лондонском Тауэре — историческом замке на реке Темзе, — с тех пор получили название «Грип» в честь любимца Диккенса. Настоящего Грипа сделали чучелом и сохранили. Чучело этой птицы выставлена не в Лондоне, а в Филадельфии, где По прожил много лет и впервые встретился с Диккенсом. Грип теперь находится в Бесплатной библиотеке Филадельфии, где библиотекарь объяснил:

«Грип не был приятной птицей. Он был очень неприятен по отношению к детям. Изначально он был в доме, но кусал детей, поэтому им пришлось выгнать его в каретный сарай».
2. Первая публикация «Ворона» По закончилась отказом и подарком в размере 15 долларов.
Несмотря на популярность стихотворения в наши дни, у «Ворона» не было быстрого и легкого пути к публикации. Первоначально По отправил стихотворение Джорджу Рексу Грэму, владельцу журнала Graham’s Magazine. Грэм был старым другом По, но не мог предвидеть, что «Ворон» получит широкую читательскую аудиторию. Вместо этого он воспринял стихотворение как «крик о помощи»  и дал Эдгару По 15 долларов в качестве благотворительности. Получив отказ в публикации, По обратился в The American Review, которое приняло стихотворение и заплатило автору 9 долларов.

3. Один из друзей По заявил, что По украл «Ворона».
Хороший друг и коллега по поэзии Томас Холли Чиверс заявил, что «Ворон» был заимствован из его собственного произведения «Аллегре Флоренс на небесах» (1842). Однако заявления Чиверса о плагиате были в основном проигнорированы, поскольку Чиверс открыто копировал поэтический стиль По в некоторых его стихотворениях.

Чиверса и По связывала странная дружба. По часто просил денег у Чиверса, который был намного богаче, но Чиверс никогда не удовлетворял его просьбы, потому что По отказывался вести с ним философский диалог. Кроме того, Чиверс выдвинул обвинения в плагиате против По только после смерти По в 1849 году. Однако, возможно, Чиверс начал придираться к По раньше, поскольку в последнем заявлении По относительно своего друга описывается получение «еще одного тайного письма от Чиверса».

4. По поражал поклонников публичными чтениями «Ворона» при приглушенном свете.
По понимал, что «Вороном» лучше всего наслаждаться в соответствующей мрачной обстановке. В конце 1840-х, незадолго до своей безвременной кончины, По часто устраивал чтения этого стихотворения. Поэт выключал свет и произносил свое стихотворение медленно, мрачным голосом. Один из гостей описал этот опыт, отметив: «слышать, как По повторяет «Ворона»… это событие в жизни каждого «. К сожалению, ухудшающееся здоровье Эдгара По не позволило ему больше читать, несмотря на настояния его поклонников.

5. Популярность «Ворона» привела к появлению большого количества пародий на стихотворение Эдгара По на птичью тематику.
По мере роста популярности «Ворона» появилось множество пародий с другими птицами вместо символического ворона По. Первая из них, авторство которой приписывают поэту по имени Сарлес, называлась «Сова» и была опубликована вскоре после оригинала в 1845 году, а «Индейка» появилась несколькими месяцами позже. Другие пародии на «Ворона» с птичьей тематикой, опубликованные во времена По, включали «Голубя», «Попугая» и «Гуся-гоблина». Одна пародия под названием «Газель» явно не соответствовала «птичьей теме», но привлекла внимание и восхищение По, когда он узнал, что её написал 15-летний подросток.

6. «Ворон» стал названием команды НФЛ «Балтимор».
Эдгар Алан По несколько лет жил в Балтиморе, штат Мэриленд, и умер в этом городе в 1849 году. Когда в 1996 году команде Национальной футбольной лиги Балтимора нужно было выбрать талисман и название, они провели опрос среди болельщиков, чтобы определить лучший вариант. После сокращения списка из более чем 100 вариантов до 3-х — Вороны, Мародеры и американцы — менеджеры команды провели телефонный опрос среди 1000 участников. Из-за литературного значения «Ворона» По и связей поэта с Балтимором название «Вороны» завоевало популярность.

7. Профессиональный борец назвал себя «Вороном» и цитировал строки из стихотворения во время матчей.
«Ворон» По оказал глубокое влияние в неожиданном месте: WWE, World Wrestling Entertainment. Профессиональный борец Скотт Леви принял имя «Ворон», отдавая дань уважения стихотворению. Кроме того, Леви даже процитировал известную строку из стихотворения после победы в матче, мрачно подписав: «Сказал Ворон: «Больше никогда»».

8. В одном из эпизодов «Симпсонов» была пародия на «Ворона», и в титрах был указан По.
В мультсериале «Симпсоны» знаменитая пародия на «Ворона» была показана в эпизоде 1990 года «Дом ужасов на дереве». В эпизоде, посвящённом Хэллоуину, стихотворение высмеивается, а Лиза Симпсон рассказывает историю По, чтобы напугать свою семью. Сообщается, что создатель шоу Мэтт Гроунинг нервничал перед выходом эпизода в эфир, опасаясь, что это будет «самая худшая и претенциозная вещь, которую [они] когда-либо делали». В начальных титрах эпизода По указан как автор стихотворения, вдохновившего на создание скетча.