Юбилейное • cтихотворение и анализ 💡

Александр Сергеевич,

                разрешите представиться.

                                   Маяковский.

Дайте руку

          Вот грудная клетка.

                             Слушайте,

                               уже не стук, а стон;

тревожусь я о нем,

                 в щенка смиренном львенке.

Я никогда не знал,

                 что столько

                            тысяч тонн

в моей

      позорно легкомыслой головенке.

Я тащу вас.

           Удивляетесь, конечно?

Стиснул?

        Больно?

               Извините, дорогой.

У меня,

       да и у вас,

                  в запасе вечность.

Что нам

       потерять

               часок-другой?!

Будто бы  вода –

                давайте

                       мчать, болтая,

будто бы весна –

                свободно

                        и раскованно!

В небе вон

          луна

              такая молодая,

что ее

      без спутников

                   и выпускать рискованно.

Я

 теперь

       свободен

               от любви

                       и от плакатов.

Шкурой

      ревности медведь

                      лежит когтист.

Можно

     убедиться,

              что земля поката,-

сядь

    на собственные ягодицы

                          и катись!

Нет,

    не навяжусь в меланхолишке черной,

да и разговаривать не хочется

                             ни с кем.

Только

      жабры рифм

                топырит учащенно

у таких, как мы,

                на поэтическом песке.

Вред – мечта,

            и бесполезно грезить,

надо

    весть

         служебную  нуду.

Но бывает –

           жизнь

                встает в другом разрезе,

и большое

         понимаешь

                  через ерунду.

Нами

    лирика

          в штыки

                 неоднократно атакована,

ищем речи

         точной

               и нагой.

Но поэзия –

           пресволочнейшая штуковина:

существует –

            и ни в зуб ногой.

Например,

         вот это –

                  говорится или блеется?

Синемордое,

           в оранжевых усах,

Навуходоносором

               библейцем –

“Коопсах”.

 Дайте нам стаканы!

                   знаю

                       способ старый

в горе

      дуть винище,

                  но смотрите –

                               из

выплывают

         Red и White Star’ы

с ворохом

         разнообразных  виз.

Мне приятно с вами,-

                    рад,

                       что вы у столика.

Муза это

        ловко

             за язык вас тянет.

Как это

       у вас

            говаривала Ольга?..

Да не Ольга!

            из письма

                     Онегина к Татьяне.

– Дескать,

         муж у вас

                 дурак

                      и старый мерин,

я люблю вас,

            будьте обязательно моя,

я сейчас же

           утром должен быть уверен,

что с вами днем увижусь я.-

Было всякое:

            и под окном стояние,

письма,

      тряски нервное желе.

Вот

   когда

        и горевать не в состоянии –

это,

    Александр  Сергеич,

                      много тяжелей.

Айда, Маяковский!

                 Маячь на юг!

Сердце

      рифмами вымучь –

вот

   и любви пришел каюк,

дорогой Владим Владимыч.

Нет,

    не старость этому имя!

Тушу

    вперед стремя,

я

 с удовольствием

                справлюсь с двоими,

а разозлить –

             и с тремя.

Говорят –

          я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н!

Entre nous…

            чтоб цензор не нацыкал.

Передам вам –

             говорят –

                      видали

даже

    двух

        влюбленных членов ВЦИКа.

Вот –

     пустили сплетню,

                    тешат душу ею.

Александр Сергеич,

                 да не слушайте ж вы их!

Может,

     я

      один

          действительно жалею,

что сегодня

           нету вас в живых.

Мне

   при жизни

            с вами

                  сговориться б надо.

Скоро вот

         и я

            умру

                и буду нем.

После смерти

            нам

               стоять почти что рядом:

вы на Пе,

        а я

           на эМ.

Кто меж нами?

             с кем велите знаться?!

Чересчур

        страна моя

                  поэтами нища.

Между нами

          – вот беда –

                      позатесался Надсон

Мы попросим,

           чтоб его

                   куда-нибудь

                              на Ща!

А Некрасов

          Коля,

              сын покойного Алеши,-

он и в карты,

             он и в стих,

                         и так

                              неплох на вид.

Знаете его?

           вот он

                 мужик хороший.

Этот

    нам компания –

                  пускай стоит.

Что ж о современниках?!

Не просчитались бы,

                   за вас

                         полсотни отдав.

От зевоты

         скулы

              разворачивает аж!

Дорогойченко,

            Герасимов,

                     Кириллов,

                             Родов –

какой

     однаробразный пейзаж!

Ну Есенин,

          мужиковствующих свора.

Смех!

    Коровою

           в перчатках лаечных.

Раз послушаешь…

               но это ведь из хора!

Балалаечник!

Надо,

    чтоб поэт

             и в жизни был мастак.

Мы крепки,

         как спирт в полтавском штофе.

Ну, а что вот Безыменский?!

                          Так…

ничего…

        морковный кофе.

Правда,

      есть

          у нас

              Асеев

                   Колька.

Этот может.

          Хватка у него

                       моя.

Но ведь надо

            заработать сколько!

Маленькая,

         но семья.

Были б живы –

             стали бы

                     по Лефу соредактор.

Я бы

    и агитки

            вам доверить мог.

Раз бы показал:

              – вот так-то мол,

                               и так-то…

Вы б смогли –

             у вас

                  хороший слог.

Я дал бы вам

            жиркость

                    и сукна,

в рекламу б

           выдал

                гумских дам.

(Я даже

       ямбом подсюсюкнул,

чтоб только

           быть

               приятней вам.)

Вам теперь

          пришлось бы

                     бросить ямб картавый.

Нынче

     наши перья –

                 штык

                     да зубья вил,-

битвы революций

               посерьезнее “Полтавы”,

и любовь

        пограндиознее

                     онегинской любви.

Бойтесь пушкинистов.

                   Старомозгий Плюшкин,

перышко держа,

             полезет

                   с перержавленным.

– Тоже, мол,

           у лефов

                  появился

                          Пушкин.

Вот арап!

         а состязается –

                        с Державиным…

Я люблю вас,

            но живого,

                      а не мумию.

Навели

      хрестоматийный глянец.

Вы

  по-моему

          при жизни

                   – думаю –

тоже бушевали.

              Африканец!

Сукин сын Дантес!

                Великосветский шкода.

Мы б его спросили:

                  – А ваши кто родители?

Чем вы занимались

                до 17-го года? –

Только этого Дантеса бы и видели.

Впрочем,

        что ж болтанье!

                       Спиритизма вроде.

Так сказать,

            невольник чести…

                              пулею сражен…

Их

  и по сегодня

              много ходит –

всяческих

         охотников

                  до наших жен.

Хорошо у нас

            в Стране Советов.

Можно жить,

          работать можно дружно.

Только вот

          поэтов,

                к сожаленью, нету –

впрочем, может,

              это и не нужно.

Ну, пора:

         рассвет

                лучища выкалил.

Как бы

      милиционер

                разыскивать не стал.

На Тверском бульваре

                    очень к вам привыкли.

Ну, давайте,

           подсажу

                  на пьедестал.

Мне бы

      памятник при жизни

                       полагается по чину.

Заложил бы

          динамиту

                  – ну-ка,

                          дрызнь!

Ненавижу

        всяческую мертвечину!

Обожаю

      всяческую жизнь!

Краткое содержание

Произведение начинается с диалога. Именно диалог представляет собой излюбленную поэтом стихотворную форму.  В произведении диалог ведётся между двумя участниками сюжета – лирическим героем (автором) и великим А.С. Пушкиным. Беседа оказывается живой, искренней, наполненной большой долей юмора, нотами грусти, размышлениями о главном и  прочей «ерунде».

Известный памятник Пушкину работы скульптора А.М. Опекушина много лет стоит на Тверском бульваре Москвы. Именно к нему пришёл Маяковский, желая сказать слова благодарности великому поэту. Сначала, как это и полагается, он приветствует творца, представляется ему и протягивает ладонь для рукопожатия. Буквально тут же, резко прижимает руку Пушкина к собственной груди: отныне два поэта могут общаться не словами и звуками, а сердцами. По мнению Маяковского, стук сердец способен преодолеть не только любые преграды, но  и временные расстояния.

Общение Пушкина и лирического героя (автора) происходит так, словно диалог ведут два абсолютно равных человека. Маяковский уверяет Пушкина: «У меня, да и у вас, в запасе вечность». Затем он обращает внимание гения на тот неопровержимый факт, что в алфавитном перечне заглавные буквы их фамилий располагаются практически рядом.

Подробно обсудив иных собратьев по лирической стезе, поэты прощаются друг с другом. Со стороны Маяковского звучит следующее предложение: «Ну, давайте, подсажу на пьедестал». Перед окончательным расставанием Маяковский признаётся гению, что любит его, но только как живущего поныне, а не как мумию. Он сожалеет, что скульптор навёл столько глянца на его памятник, говоря о том, что при жизни великий поэт, скорее всего, частенько испытывал бурю различных чувств, так как был потомственным «африканцем».

Предпочитая ударные концовки в своих произведениях, Маяковский завершает данное произведение заявлением о том, что, ненавидя всё мертвецкое, предпочитает «всяческую жизнь!».

История создания

Как известно, в момент подписания футуристами манифеста в 1912 г., поэт говорил о Пушкине в весьма пренебрежительной манере. Но, спустя двенадцать лет, уже в 1924 г., о великом русском поэте он высказывается совершенно иначе. Стоя на «пороге» 125-ти летнего юбилея Пушкина, он создаёт данное стихотворение. Несмотря на то, что в произведении Маяковский располагает собственную персону на единой ступени с гением, в сравнении с содержанием всего манифеста выглядит это, словно пиетет. Маяковский весьма неохотно, но всё же признаёт важность лирики, которую раньше презирал.

Жанр, направление, размер

Произведение создано в жанре разговора – лирического монолога. Начиная диалоговое общение с творцом, лирический герой открывает ему свою душу, повествуя о личных переживаниях, высказывая собственное мнение о литературных веяниях и пр.

Произведение относится к литературному направления «футуризм». В литературных манифестах поэтов данного направления провозглашалась идея сбросить классическую литературу с «парохода современности». Футуристы, к которым относился и Маяковский, призывали отречься от классического наследия, создав на его «обломках» новое искусство, устремлённое в светлое будущее.

Поэтический размер – хорей. Но при использовании данного стихотворного размера автор делает основной акцент вовсе не на ритмическом рисунке построения фраз, а на лексемах, которые в произведении логически выделяются.

Композиция

Композиционное построение произведения является одночастным. Маяковский беседует с другим поэтическим гением, создавая композиционно целый монолог: он постоянно перескакивает с одной темы на другую, одновременно ведя диалог с Пушкиным вокруг основной идеи о важности классической лирики, способной выражать человеческие чувства максимально полно.

Образы и символы

Маяковский с целью донесения до читателей основной идеи произведения, создал следующую палитру образов:

• образ лирического героя – центральный. Он полностью идентичен автору. Герой говорит о том, что уважает пушкинскую лиру всей душой. Но при этом своё творчество он уважает ничуть не меньше: ведь, в нём отражено его личное мнение и понимание сущности общественного мироздания. Лирическому герою не важно, что его мнение может быть ошибочным: главное, он имеет на него право;
• образ Пушкина – центральный. Беседуя с «солнцем русской поэзии», автор говорит о том, что «может, я один … жалею, что … нет вас в живых». При этом автор не желает для себя подобной посмертной участи, что выпала на долю гения, превратившегося в кумира нескольких поколений. Автор выступает против любых памятников: поэтов следует чтить при жизни, а не после смерти. Образ Пушкина является символом классических канонов идеальной красоты – всего того, что порицается футуристами. Тем не менее, автор нисколько не принижает гения, а наоборот, приближает его к читателям новой формации;
• образ поэзии – автор осуществляет анализ поэзии, рассматривая её как общественное и социальное явление. Он утверждает: классическая поэзия – это «пресволочнейшая штуковина». Тем самым намекая на то, что поэту никуда не деться от необходимости рифмовать строки. Но, по мнению автора, любая поэзия обязана приносить реальную общественную пользу, а не служить лишь отражением душевных страданий конкретного человека;
• образ чистой лирики – автор категорически не готов мириться лишь с одним – с лирикой в общепринятом классическом понимании. Такой поэзии нет места в революционной литературе, устремлённой в будущее. В связи с этим, автор позволяет себе отпускать колкие замечания в адрес Сергея Есенина, воспринимая его «коровою в перчатках лаечных». А, к Николаю Некрасову, творчество которого содержит множество лирических стихов, автор относится крайне почтительно, характеризуя его, как «мужика хорошего».

Темы и настроение

Основной темой произведения выступает поэзия, её смысл, содержание и суть. Безусловно, с великим Пушкиным автор обсуждает не только одну поэзию, но и щедро делится собственными эмоциями, рассказывает о своей жизни, демонстрирует прекрасную луну. Маяковский будто бы исповедуется Пушкину, будучи уверенным в том, что гений его понимает. Настроенческий пафос характеризуется оптимизмом. Ярким подтверждению этому служит плакатная фраза о том, что автор не воспринимает любую «мертвечину», и обожает жизнь.

Основная идея

Основная идея произведения заключается в следующем утверждении: в силах каждого стихотворца осознанно писать такие поэтические строки, которые будут приносить реальную пользу обществу, а не быть лишь отражением духовных терзаний конкретного человека. Поэт много думает на тему литературного наследия, оставленного великими предками, и делает вывод о том, что нередко «жизнь встаёт в другом разрезе, и большое понимаешь через ерунду».

Средства выразительности

Маяковский обращается к теме классической лирики, поэтому в своём произведении он использует привычные классические средства выразительности, такие как:

• эпитеты – «поэтический песок», «грудная клетка», «легкомысленная головёнка»;
• метафоры – «жабры рифм топырит учащённо», «щенка в смиренном львенке…»;
• сравнение – «будто бы вода», «будто бы весна».